Академик, экономист, профессор Тартуского университета Урмас Варблане считает, что прежде всего надо сделать учебники на эстонском языке, а лишь затем можно использовать наряду с ними английские. Именно поэтому экономфак ТУ за 20 прошедших лет сумел написать 104 учебника. А это, как с гордостью отметил профессор в интервью Vikerradio, полтора метра на книжной полке.
Эстонский радиоканал Vikkerraadio начал серию передач «Об эстонском языке», которые выходят в эфир по воскресеньям, с повтором в полночь с четверга на пятницу.
Как сказала ведущая Пирет Крийван в предисловии к передаче, она будет посвящена «интересному и захватывающему миру языка, в котором живёт каждый из нас. В том мире, который одновременно и такой ясный и знакомый, родной, и в то же время таинственный и порой непостижимый. Передача о языке будет рассказывать об эстонском языке, и других языках вокруг него, об эстонском языке во времени и пространстве, а в передаче будут выступать люди, деятельность которых происходит в мирах языков.»
В первой передаче цикла передач об эстонском языке, тема которой обозначена как «Язык и общество», «исследуются языковые потребности общества, в каком языке мы нуждаемся, и наоборот: в чём нуждается язык со стороны общества?» Поводом для именно этого выпуска из цикла передач послужил пятый по счёту форум об эстонском языке, прошедший в зале Академии Наук, на котором обсуждали то, насколько успешной оказалась стратегия развития эстонского языка в годы 2004-2010, и то, какие цели поставлены до 2017 года. В числе последних на форуме признано важным «развитие владения эстонским языком и придание ему большего значения, а также сохранение языковой эстонскости в сфере высшего образования и научной деятельности.» В беседе с ведущей Пирет Крийван (ПК) академик, экономист, профессор Тартуского университета Урмас Варблане (УВ) высказывает мнение, что учёные маленького государства играют очень важную роль в ознакомлении широкой общественности с научными достижениями.
О чём ещё поведал эстонским слушателям языковой передачи академик Варблане, мы передаём здесь в незначительном сокращении:
Урмас Варблане
Родился в 1961 году.
Место работы: продекан по науке факультета экономики Тартуского университета, профессор; заведующий кафедрой международного предпринимательства и инновации
Сферы исследования: роль иностранных инвестиций в переструктурировании экономики, международная экономическая деятельность, инновации. |
На форуме не раз озвучили две мысли: для будущего эстонского языка важны будущее эстонского языка в качестве научного, и эстонский язык в технологии информации.
- ПК: Что вообще заставило Вас проявить такой интерес к вопросу об эстонском языке?
- УВ: Интерес к эстонскому языку возник на той почве, что когда в самом начале 90-х гг. мы начали открывать здесь, в Эстонии различные новые для нас сферы экономической науки, которые для нас ранее были совершенно незнакомыми, или даже запрещёнными, то в это время нам было крайне необходимо заниматься эстонским языком. Ведь всю терминологию надо было придумать, запас слов, дабы владеть темой, отсутствовал, поэтому нам и было необходимо заняться эстонским языком – чуть ли не в такой же степени, как и английскими понятиями.
- ПК: Помните ли, какие новые слова Вы придумали?
- УВ: Есть одно слово, по поводу которого до сих пор испытываю гордость: это из области таможенной политики, когда мы рассказывали про внешнюю торговлю, где используется словосочетание: Infant Industry Protection. И тогда я подумал, как бы это должно звучать по-эстонски, и придумал такое: Tärkava tööstusaru kaitse. И вот это tärkav tööstusaru, по-моему, лучше, чем английское Infant Industry. И вот такие слова можно придумывать, и сегодня в своём выступлении я привёл и такие известные слова, что наше слово tarkvara вместо англизированного softvara, по-моему, очень хорошее слово!
- ПК: Почему надо науку делать и на эстонском языке? И насколько далеко должна простираться наука на эстонском языке?
-УЫ: Несомненно, для ведения науки именно на эстонском языке есть целый ряд обоснований. Во-первых, у науки есть несколько различных уровней, в малом государстве наука особенно исполняет многоплановую роль. Первое, это высший мировой уровень науки, где все должны понимать этот научный язык, и где, следовательно, статьи выходят в ведущих мировых научных журналах на английском языке. В таких журналах статьи на эстонском языке, конечно, приниматься не будут, значит, выбор ясен – их надо представлять на английском языке. Есть и другая роль учёных: наука в Эстонии должна брать и читать мировую науку, продумывать её, и рассказывать эстонскому обществу, что значит: как министерствам, так и предприятиям, просто людям в обществе – о том, о чём эти учёные узнали. Эта роль – популяризации – очень важна, особенно когда мы говорим о таком замечательном понятии, какое должно быть реализовано в перспективе – «Эстония, опирающаяся на науку». А такая, опирающаяся на науку Эстония, не будет возможной, если наука не будет выполнять эту роль переводчика на эстонский язык.
- ПК: В каких областях науки у нас имеются наибольшие недостатки?
- УВ: Можно спросить и так: какие это области, где эстонские учёные близки к мировой вершине, но где именно вследствие этого у них не было времени обращать достаточное внимание на исполнение такой роли переводчика, или популяризации на эстонском языке. Здесь имеется целый ряд естественных наук, в которых вся деятельность очень глубоко посвящена написанию статей в передовых научных журналах, и не затрачивалось время на то, чтобы вообще делать в этой области учебники на эстонском языке. И это создаёт проблемы уже при преподавании в университетах. Я считаю, что здесь надо учёным мирового уровня взять небольшую паузу, особенно с учётом возможности использования средств создания учебников, и сделать эти учебники. Поскольку для нашей культуры это является своего рода верстовыми вехами, которые постоянно защищают нас от того, чтобы не повернуть вспять развитие, и быть готовыми к новым развитиям.
- ПК: Может, это является больше прерогативой совести учёных? Ведь в действительности, когда учёный достигает такого мирового уровня, когда за ним наблюдает весь мир, то разве у него может вообще найтись время, чтобы заниматься этим?
- УВ: Такой вопрос оправдан. Несомненно, есть и такие, кто совсем близок к вершине, и не собираются этого (популяризировать науку мировых достижний на эстонском языке – О.Р.) делать. Но несомненно, что в этих компаниях должны быть и люди, которые взяли бы на себя ту, вторую роль, и я всё же считаю, что и среди высших учёных хватает тех, которые способны совершенно ясно, просто разъяснить, в чём заключается их послание людям. Я даже считаю, что тот, кто может ясно объяснить, в действительности может и объяснить, в чём заключается смысл их послания, и я думаю даже так, что тот, кто может ясно изложить суть, и сам хорошо понимает эту суть.
- ПК: Ну, хорошо, пусть так, но если мне хорошо разъяснили суть какой-то биокибернетической вещи, то я не уверена, что смогу на эстонском языке понять эти проблемы и явления.
- УВ: Да, этот вопрос приводит к другой теме: а кому нужна наука на эстонском языке? И действительно, здесь могут появиться целые области, в которых в Эстонии соответствующих промышленных отраслей нет, и, грубо говоря, никогда и не появится. И в таком случае, конечно, возможные научные партнёры, например, в мультинациональных фирмах, располагающихся вне Эстонии, и вот им придётся рассказывать о своих открытиях и изобретениях, и пытаться находить возможное партнёрство. То есть, несомненно есть и такие области, в которых необходима эта эстонская сторона, чтобы подготовить следующее поколение Эстонии – для них всё так же необходим эстонский. Я не представляю, чтобы при обучении в аудитории преподаватель из пяти слов употреблял четыре на английском – тогда уж всё преподавание лучше вести прямо на английском.
-ПК: Те вещи, с которыми мы сейчас только знакомимся, следующему поколению могут быть уже само собой разумеющимися.
- УВ: Несомненно! Прогресс произошёл неимоверный, и сейчас мы видим, какое неимоверное развитие произошло в области средств массовой информации общества, и это делает доступным получение новых знаний, причём, в очень широкой области. Это означает, что развитие в обществе в самой широкой основе может происходить с куда большей скоростью, чем раньше. В этом аспекте развитие эстонского языка в определённых областях должно быть очень быстрым. Мы должны быть способными производить новые слова, которые появляются в мире.
- ПК: Ладно, пусть учёные на самой-самой вершине науки могут её делать на английском языке. Но студенты? Ведь они всё это должны проходить на эстонском языке.
- УВ: Ну, на нашем экономическом факультете всё же имеется такое соглашение, что работы на уровне бакалавра пишутся на эстонском языке. На уровне магистра – так, что если соруководитель, например, иностранец, то работу можно сделать и на английском языке. А докторскую диссертацию на нашем факультете почти что без исключения пишут на английском языке. Единичные работы пишутся на эстонском. И здесь мы подходим к важному, на мой взгляд, моменту: требования в отношении языка, и качеству работы должны быть в определённом смысле взаимосвязанными. В такой маленькой стране, как Эстония, в такой области, как экономика, невозможно найти оппонентов для докторской диссертации на высшем уровне на эстонском языке. Следовательно, работу необходимо сделать на английском языке, чтобы вообще была возможность её оценить, и сравнить с другими работами. Ведь мы не можем каким-то образом пролезть под планкой необходимого уровня качества.
С другой стороны, в отношении любых докторских работ требуется развёрнутый, на 25 страниц вывод, или резюме, причём эстоноязычное резюме в конце этой работы. И многие докторанты при написании этих 25 страниц резюме на эстонском сталкиваются с большими трудностями, поскольку это и есть то самое создание эстонского языка – чем они там занимаются в этом резюме. Поскольку там, раньше, этот запас слов для пишущих докторскую на английском вполне ясен, а вот теперь, при написании резюме всё это надо написать на эстонском!
- ПК: Много ли появилось новых слов в науке на эстонском?
- УВ: Думаю, что этот процесс – постоянный, но теперь уже не так, как было в начале 90-х гг. Тогда это было лавинообразным. А сейчас – последовательно. Сейчас новые слова появляются в зависимости от темы, какой начинают заниматься учёные. Если они начинают заниматься такой темой, которая сильно отличается от других, то в этой области появляется потребность придумывать новые слова, и тогда этот процесс словообразования может происходить ускоренно. А если учёные начинают заниматься темой, которой занимались и раньше, и в той области начинают последовательно двигаться дальше, то и нет такой потребности в новых словах.
- ПК: Эстонский язык и раньше, в своей истории стоял перед подобными же проблемами: эстонский язык, и наука. Ведь если бы тартуский университет не сделали в конце-концов эстоноязычным, то где бы мы сейчас были?
- УВ: Несомненно! Думаю, здесь ничего нового не скажу, что та работа, которая была проделана в первые годы Эстонской Республики, потом защищала нас 50 лет против давления советского времени, поскольку тогда (в довоенное время «первой Эстонской Республики» - О.Р.) у нас образовалась своя интеллигенция, образовался свой запас слов, образовалась своя культура – в том, как вообще делать науку, и это так и не смогли разрушить! В этом смысле, думаю, мы в большом долгу перед теми, кто (особенно в 20-е годы) из учёных создали эстонскую терминологию, а Юхан Вольдемар Вески был всегда с ними вместе, и каждый год появлялись 2-3 книги с толкованиями слов, начиная от знаний земледельца и кончая всевозможными областями. В этих командах (по созданию новых слов – О.Р.) были как знатоки своей области, так обычно и языковеды. Причём, языковедом зачастую являлся тот же самый специалист в своей области науки. И можно удивляться, откуда только бралась эта сила, которая позволила тогда всё это сделать?!
Вот если даже мы просто читаем эстоноязычные научные тексты второй половины 30-х гг., то они уже очень хорошо читаются. А если мы читаем тексты начала 20-х гг., то они выглядят комичными – поскольку те слова кажутся нам такими странными. А вот те, конца 30-х – так уже и ничего особенного. Это показывает, что тогда произошёл прорыв, который лёг в основание всего дальнейшего развития.
- ПК: Вы общались с очень многими учёными по всему миру. Как они относятся к маленькому народу, и его стремлению делать науку на своём, эстонском языке?
- УВ: Ну, это очень по-разному. Я и в своём докладе вспоминал, как мы в своё время в Тартуском университете создавали свой евро-факультет, и в рамках него начали вводить новшества в области экономики, права, средств массовой информации, политики, то наши западные партнёры вовсе не считали, что нужно так много сил тратить на создание эстонских слов в этих областях, и что это, мол, пустая трата времени: мол, возьмите книги на английском языке, и спокойно пользуйтесь ими. Но мы считали, что прежде всего надо сделать учебники на эстонском языке, и после этого можем использовать английские наряду с этими, уже написанными на эстонском языке. И так мы и сделали, и делаем сейчас.
Таким образом, наш экономический факультет за 20 прошедших лет сумел написать, кажется, 104 учебника! А это – полтора метра на книжной полке!
- ПК: То есть, мы не должны прислушиваться к другим, если чувствуется, что они не совсем правы?
- УВ: Нет, мы обязательно должны прислушиваться, но при этом критически обдумывать услышанное. А решение принимать только потом, и взвешенно. Мои слова не следует понимать так, будто все советы плохи. Разумеется, есть очень хорошие советы, но они-то их делали исходя из их понимания лучшего. Но их исходная позиция совершенно другая: ведь они уже двести лет развивали свою терминологию, у них всё это уже было в наличии, поэтому в таком их положении, естественно, им казалось странным – зачем это мы так напрягаемся? А у нас такого ведь не было: у нас было 50 лет этой самой карлмарксовской экономической теории, а рядом с ней ничто не разрешалось, и нам всё надо было открывать заново. В этом смысле надо их понять, но, поняв, критически относиться к их советам.
- ПК: Как Вы считаете, можно ли каким-то образом или заставить, или как-то направить учёных заниматься и вопросами языка? Или есть какие-то более мягкие способы воздействия?
- УВ: Да, принуждение было бы слишком жестоким, а вот мотивирование здесь мыслимо: как это стимулировать, придать этому значение. Это начинается с более мягкой стороны: просто такая деятельность должна быть признана обществом. То есть, те люди, которые этим занимаются, создают хорошие эстоноязычные учебные средства – то эти люди бы находили признание общества, получали бы соответствующую поддержку. Другой уровень – тот, что при выборе людей на какое-либо место, где происходит выбор по конкурсу, то одним из условий было бы то, что, например, в этой области им уже написан учебник на эстонском языке, или он уже почти готов. Тем самым мы подавали бы знак того, что это важно. Кроме того, в теперешней политике в отношении развития науки не придают значения тем работам, и не ценят те работы, те средства учёбы, которые выполнены на эстонском языке. Придание такого значения работам на эстонском языке должно быть бОльшим. Ведь создание приличного учебного пособия на эстонском языке – как минимум, полугодовая, а то и годовая работа. И если мы считаем, что год труда ничего не стОит, как в смысле каких-то мерок, так в том числе и в денежном измерении, то, естественно, любой прагматический учёный решит иначе: оставит этот труд ненаписанным. И будет делать те вещи, с которых его научная работа получит деньги, и его кафедра получит деньги, и его начальство останется довольным, поскольку он занимается верным делом. Вот так это и происходит.
В следующих передачах цикла радиопередач об эстонском языке будут рассмотрены вопросы технологической поддержки эстонского языка, как это записано в стратегии развития эстонского языка.
Подготовил Олег Родионов